ЖИЗНЬ – ПРЕОДОЛЕНИЕ АНЕКДОТА
Рассказы и повести Ф.М.Достоевского (1821-1861) – химическая лаборатория, в которой рождаются и созревают идеи и образы его романов. Основное действующее вещество его лаборатории – смех. Смехом Достоевский познает и создает жизнь, а материал его химической лаборатории – природа, то есть не леса и поля, а природа человека, которая для Достоевского больше, чем космос. Излюбленный типаж рассказов Достоевского – шут. Шут – это не маска, это целая парадигма характеров. Вот шут-приживальщик Ползунков («Ползунков», 1848), которого перехитрил несостоявшийся тесть, – Федосей Николаич, – разыгравший фарс всепрощения в преддверии мнимой смерти – то есть выманил таким образом у Ползункова деньги, которые перед этим дал ему сам в качестве взятки, и отправил в отставку, как бы исполняя просьбу самого Ползункова – но первоапрельскую просьбу-розыгрыш. Шут возникает из подавленности героя собственным жизненным опытом. Ужас осмеяния становится эмоциональным центром души. Герой и тяготится им и тяготеет к нему, ибо слишком сильные переживания притягательны, несмотря на всю свою безобразность. Герой тем более привязывается к собственному позору, чем обостреннее в нем чувство гордости. Гордость делает душу уязвимой для смеха, мешает переступить через негативный опыт, простить себе его – и духовно развиваться дальше. Эта шутовская смесь самоунижения и амбиций, свойственная Ползункову, создает характер – генетически восходящий к типу маленького человека натуральной школы, представляющему часто чисто социально-этнографический интерес – характер – вселенской архетипической значимости. Подобно тому как поворотным пунктом священной истории является грехопадения Адама, так собственная жизнь для шута распадается на две половинки: это история относительного благополучия до опыта позора, влекущего за собой необратимые изменения, – и жизнь после.
Шут как архетип коллективного бессознательного широко распространен. Шут реализует архетип строительной жертвы в форме собственного опыта позора. На нем основан жизненный сюжет шута. Шутовство – вытеснение стремления к суициду. Шут мстит окружающим за свое унижение – и себе за то, что оказался одинок и беззащитен против всеобщего смеха. Наиболее ярко это смеховое грехопадение описано в рассказе «Чужая жена и муж под кроватью» (1848г.). Достоевский воспользовался расхожей фабульной схемой водевилей, переведенных или переделанных с французского языка, например – «Муж в камине, а жена в гостях» (1834) Ф.А. Кони или «Жена под столом, а муж под полом» (1841) и «Фортункин, муж с места, другой на место» (1842) Д.Т.Ленского. Но эта водевильная схема вобрала в себя архетипическую параллель с героями «Каменного гостя» Пушкина, ибо когда новоявленный Дон Жуан, то есть «господин в енотах», он же Иван Андреевич, по ошибке оказался в комнате чужой неизвестной ему женщины, то заслышал, как «тяжелый муж, если только судить по его тяжелым шагам, входил в комнату…», – и этого-то мужа автор будет впоследствии именовать старичком, подчеркивая его болезненность и слабость. Ревнивым мужем и Каменным гостем мыслил себя сам «господин в енотах», но случайное недоразумение и абсурд повседневности превратят его из гостя каменного – в гостя оробевшего, пристыженного и готового скрыться под кроватью, а затем первым посмеяться над собой.
Герой попал в смешную ситуацию, потому что, переступив порог неизвестной ему квартиры, оказался слишком дерзновенен и смел. Им руководило вдохновение ревности, своего рода восторг и страсть. Забыв о естественной осторожности и осмотрительности, новый Дон Жуан вынужден далее руководствоваться не здравым смыслом и логикой, а абсурдными правилами выживания в абсурдном мире, сузившимся до половинки пространства под кроватью чужой жены, ибо рядом с ним, прячась, лежал еще один неудачливый Ловелас, столь же случайно оказавшийся под кроватью.
Случайность самовластно вторгается в судьбы героев Достоевского – но она раскрывает в них не глубинную суть, а то абсурдное развитие страсти, в котором человек перестает узнавать самого себя. Смешная случайность – кривое зеркало, в котором все недостатки преувеличены или гротескно заострены. Парадокс героев Достоевского в том, что, доверившись собственной страсти, они перестают быть собой. Страсть в художественном мире Достоевского – вообще сила противоестественная, она чужда первозданной природе человека. Самозабвение страсти превращает героев в пародию на самих себя. Высокой же страсти в мире Достоевского нет.
А дальше для героев начинается испытание их способности к свободе. Примут ли они исковерканный смеховым грехопадением собственный образ как высшую истину о себе – или смогут посмеяться над собой и отстраниться от случайного смехового двойника.
Шутами становятся не только герои, испытывающие сладострастие смехового самопопрания, как Ползунков, – но и герои, чья гордость смеховым грехопадением уязвлена настолько, что они, не способные смириться и простить себе свою смешную физиономию или ипостась,
P.S. Про рынок ценных бумаг США читайте на сайте о форексе. Может, отыщете для себя еще чего-либо познавательного…
cociji 